Откинувшись после семилетнего срока за убийство на почве ревности, мама (актриса екатеринбургского «Коляда-центра» Яна Троянова) привозит домой запах вагона-ресторана, в дупель пьяного дядю из Сургута и маленький деревянный волчок.

Дядя и вкусный запах скоро исчезнут, мама обернется персонажем хоррора, а разноцветный волчок так и останется чем-то вроде волшебного зонтика Оле Лукойе, залогом того, что жизнь в отдельно взятой неблагополучной семье все-таки возможна. Впрочем, нет, не останется, в какой-то момент мать и его превратит в дьявольскую цацку, источник ужаса и ночных кошмаров дочери (Полина Плучек) — маленького насупленного существа в растянутых колготках и со стойкостью железобетона.

В «Волчке» много эпизодов жестокого обращения с детьми и животными, виртуозных упражнений во владении феней, пьянства и секса (есть лесбийские сцены!), так что соблазн приклеить к нему глупый и ничего не значащий ярлык «чернуха» очень велик. Но Василий Сигарев, дебютант в кино (а так он вообще-то театральный драматург, автор пьесы «Пластилин», например), очень хорошо понимает возможность камеры говорить не словами, а знаками. Временами он этими знаками, возможно, даже слишком увлекается: мешать на экране кровь с молоком можно, только если ты — корейский режиссер-беспредельщик, березовый лес (фотообои) на стене среднерусского барака кажется скорее оксюмороном, чем этнографической деталью, а общее художественное решение — несколько картинный соцреализм, к финалу переходящий в нервные расхристанные метания камеры в потемках, — явно позаимствовано из румынского хита «4 месяца, 3 недели и 2 дня». Но, знаете, от этой искренности кино только выигрывает.

Со словами тут, кстати, тоже полный порядок: закроешь глаза — будто у себя в подъезде, все не то чтобы правдоподобно, а точно так, как слышится. Но если, говоря о «Волчке», произносить «реализм», то только с приставкой некро-. Самые мощные, визионерские сцены, уже совершенно свободные от обличения нравов и переходящие в бытовую магию, происходят на кладбище (девочка бегает туда таскать конфеты с могил и дружить с покойниками). Да и вся эта история бессмысленной и безнадежной любви дочери-волчка к матери-кукушке имеет не только бытописательное, но и инфернальное измерение: безумная и безудержная героиня Трояновой — не дегенерат, она очень, очень умна. Так что речь тут, по большому счету, идет не о язвах общества и недостатке культуры и семейных ценностей, а о простом и очень распространенном присутствии Зла (ну да, с таким пафосом) в жизни простого русского человека. С другой стороны, социально-чернушная машинерия тоже работает безотказно, принося фильму призы на фестивалях. И вот тут возникает некоторое подозрение в том, что все эти ужасы нашего городка (см. также «Муха», «Однажды в провинции», «Все умрут, а я останусь») снимаются не из каких-то там человеколюбивых соображений, а ради форса бандитского — вот, мол, а мы еще и бутылками умеем в башку кидаться. Очень хотелось бы здесь ошибиться.