В поселке, который назывался Поселком, родилась девочка с воспалением легких. Девочка выжила, а маму, порезавшую по бухачу дяденьку, посадили на семь лет. После отсидки, мама (Троянова), на длиннющих шпильках, в диком апельсиновом парике и вместе с дядей Колей из поезда приедет навестить живущую с бабушкой дочку (Плучек) и подарит ей миниатюрный волчок. Потом еще изредка будет ненадолго приезжать, откупаясь от тоскующей по ней девочке то ежиком, то гематогеном. Девочка теперь станет бесконечно долго крутить волчок, ждать маму, посылая ей сигналы настольной лампой, и пугать ее любовников булыжником. Что-то более-менее определенное от матери она услышит, кажется, дважды. В первый раз мама расскажет, как нашла ее в мешке на кладбище, второй же венчает афористичный выкрик «Отъеб.тесь, я молодая, я жить хочу, бля.ь».

Из всей российской новенькой волны «Волчок», несмотря на свою титулованность, – кино, наиболее уязвимое. Во-первых, в традиции нашей кинокритики слово «театр» все еще считается ругательным; здесь вынесенный в заголовок центральный символ вполне можно поставить в один ряд с «Пластилином» и «Черным молоком». Во-вторых, драматурга Сигарева, никогда профессионально режиссуре не обучавшегося, все-таки поражает болезнь, которая свойственна вообще-то как раз вчерашним выпускникам ВГИКа. Вот эти упражнения в подражании Тарковскому – с пролитым молоком, березовыми лесами и пытающейся загипнотизировать камерой. Оттого «Волчок» периодически напоминает тот арт-хаус, который в этом году, кажется, навсегда припечатан триеровским «Антихристом» (а в одной сцене, сновидения, естественно, превращается, собственно, в «Антихриста»).

Но с этим изначально обреченным упражнением Сигарев (что редко бывает) справляется все же с достоинством, ему (что бывает еще реже) есть, что сказать, и (что совсем редко) важно быть услышанным, плюс ко всему (что практически чудо), он – не Иван Вырыпаев и не Никита Михалков, и не скатывается ни в пошлость, ни в банальность. Хотя понятно, что тема маленького человека, мягко говоря, не нова. Понятно и что слово «мать» в отечественном кинематографе всегда писалось через черточку после «Родина». И потому «Волчок», на который реакционно настроенные кинематографисты чаще всего обзываются чернухой, безусловно, самое патриотичное кино последнего времени, но это патриотизм, не разбавленный плоским оптимизмом. Стойкая любовь брошенного чада к своей пустившейся во все тяжкие матери поражает не тем, что мать недалеко ушла от капитана Журова, но тем, что им абсолютно нечего друг другу сказать (Троянова под конец говорит даже не матом, не междометиями, а просто «вылаивает» гласные звуки).

Но у Сигарева великая и ужасная родина всегда была важнее, как актуальная декорация, нежели полноценная героиня, а гиперреализм новой драмы всегда чуть-чуть подсвечивался сентиментальностью что ли. Нет, «Волчок» не о том, что Мать надо любить, а детей не забывать. Маленькая девочка со взглядом волчицы, за кадром заговорившая голосом все той же Трояновой, убеждает, в первую очередь, в другом. В том, что мечты остаются те же, злость и обида никуда не деваются, а время – это идеальный сосуд для накопления желчи. Вся разница в том, что в тридцать-сорок лет после все того же «Я жить хочу» нестерпимо хочется добавить: «Бля.ь!».